Сезон Гроз - Седьмая Глава - Миры Анджея Сапковского


	Сезон Гроз - Седьмая Глава Wild nights! Wild nights! Were I with thee, Wild nights should be Our luxury! Emily Dickinson So daily I renew my idle duty I touch her here and there - I know my place I kiss her open mouth and I praise her beauty And people call me traitor to my face. Leonard Cohen Глава Седьмая Бедро чародейки украшала искусная, сказочно сложная и красочная татуировка, подробно изображающая полосатую рыбку яркой расцветки. Nil admirari, думал ведьмак. Nil admirari. * — Не верю своим глазам, — сказала Литта Нейд. * В том, что произошло, в том, что вышло, как вышло, виноват он сам, и никто другой. На пути к вилле чародейки был сад, и он не смог удержаться от соблазна сорвать одну из растущих на клумбе фрезий. Он помнил запах, доминирующий в ее духах. — Не верю своим глазам, — повторила Литта, стоя в дверях. Она вышла к нему сама, неуклюжего привратника не было. Может, у него был выходной. — Ты пришел, я думаю, чтобы выругать меня за руку Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Заходи, а то произойдет сенсация, и весь город наполнится слухами. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят ничего подобного. На ней было свободное черное платье, сочетание шелка и шифона, легкие волны пробегали по нему при малейшем движении воздуха. Ведьмак стоял, смотрел, все еще с фрезией в протянутой руке, заставлял себя улыбнуться и никак не мог. Nil admirari, повторял он мысленно максиму, которую помнил из Оксенфурта, университета, где видел ее на картуше над входом на кафедру философии. Мысленно повторял эту максиму все время, пока шел к вилле Литты. — Не ругай меня, — она взяла фрезию из его пальцев. — Руку девушке я исправлю, как только она придет. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь. Извинюсь перед тобой. Только не ругай меня. Он покачал головой и снова попытался улыбнуться. Не получилось. — Интересно, - она приблизила фрезию к лицу и впилась в него своими нефритовыми глазами, — ты знаешь символику цветов? И их секретный язык? Ты знаешь, о чем говорит эта фрезия, и вполне сознательно передаешь мне ее послание? Или этот цветок взят чисто случайно, а послание... Подсознательное? Nil admirari. — Но это не имеет значения, — она подошла к нему, очень близко. — Или потому, что ты четко, сознательно и целенаправленно сигнализируешь мне, чего ты хочешь... Или ты скрываешь желание, которое твое подсознание выдает. В обоих случаях я должна тебя благодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Спасибо. Я тебя отблагодарю. Подарком или как-нибудь иначе. Вот этот шнурочек… Потяни за него. Смелее. Что я делаю, подумал он, потянув. Плетеный шнурок плавно выскользнул из ряда отверстий. До самого конца. А потом шелк и шифон стекли с Литты как вода, мягко нагромождаясь вокруг ее лодыжек. Он на мгновение закрыл глаза, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. Что я делаю, думал он, обнимая ее шею. Что я делаю, думал он, ощущая вкус коралловой помады на ее губах. То, что я делаю, абсолютно лишено смысла, думал он, осторожно направляя ее к комоду в патио и усаживая на малахитовую крышку. Пахло фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может, мандарином. Может быть, ветивером. Какое-то время это продолжалось, но потом комод начал довольно сильно шататься. Коралл, крепко обнимая его, ни на миг не выпускала фрезию. Запах цветка не перебивал ее запаха. — Твой энтузиазм мне льстит, — она оторвала губы от его губ и только потом открыла глаза. - И очень радует. Но у меня есть кровать, ты знаешь? * Действительно, у нее была кровать. Огромная. Просторная, как палуба фрегата. Она повела его туда, и он последовал за ней, не в состоянии насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что он следует за ней. Что без колебаний пойдет туда, куда она его поведет. Не отрывая глаз. Кровать была огромная, с балдахином, постельное белье было шелковым, а простыня сатиновой. Использовали кровать, всю, без преувеличения, целиком, во всех отношениях, каждый дюйм. Каждую пядь постели. И каждую складочку простыни. * — Литта.... — Можешь называть меня Коралл. Но сейчас ничего не говори. Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы разбросаны по подушке. * — Литта.... — Можешь называть меня Коралл. И можешь сделать мне это еще раз. * Бедро Литты украшала искусная, сказочно сложная и красочная татуировка, подробно изображающая полосатую рыбку яркой расцветки, с огромными плавниками треугольной формы. Эти рыбки называются скаляриями, богачи и снобы-нувориши обычно содержат их в аквариумах и прудах. Для Геральта, и не только для него, эти рыбки всегда ассоциировались со снобизмом и претенциозной помпезностью. Поэтому его удивило, что Коралл выбрала именно такую, а не другую татуировку. Удивление длилось недолго, понимание пришло скоро. Литта Нейд внешне выглядела молодой, да, совсем молодой. Но татуировка была сделана в годы ее реальной молодости. В те времена, когда привезенные из-за моря рыбки скалярии были действительно диковинкой, привлекающей немногочисленных богачей, выскочки еще не выскочили, и им было не до аквариумов. Ее татуировка как метрика, думал Геральт, лаская скалярию кончиками пальцев. Интересно, что Литта до сих пор носит ее, вместо того чтобы магически удалить. Но, думал он, перемещая ласки в отдаленные от рыбы районы, это приятная память о молодости. Не так легко избавиться от такого сувенира. Даже если он устарел и стал тривиальным. Он приподнялся на локте и стал внимательно искать на ее теле другие, не менее ностальгические метки. Не нашел. Он и не рассчитывал на это, просто захотелось проверить. Коралл вздохнула. Ей, видимо, надоели абстрактные и малоэффективные странствия его руки, она схватила ее и целенаправленно потянула в конкретное место, единственно правильное по ее собственному мнению. И очень хорошо, подумал Геральт, привлекая волшебницу к себе и погружая лицо в ее волосы. Подумаешь, полосатая рыба. Как будто нет более важных вещей, которым стоит уделить внимание. О которых стоит думать. * Может, и модели парусников, проносились у Коралл хаотические мысли, когда она с трудом восстанавливала прерывистое дыхание. Может быть, и фигурки солдатиков, может, ловля рыбы на искусственную муху. Но то, что имеет значение... Что действительно имеет значение... Это — как меня обнимают. Геральт обнял ее. Так, как будто его руки были всем миром. * В первую ночь они спали мало. И даже когда Литта засыпала, ведьмаку уснуть было сложно. Она обняла рукой его талию так крепко, что он едва мог дышать, а ногу свою перебросила через его бедра. Во вторую ночь она уже не была такой собственницей. Не удерживала и не обнимала его так сильно, как раньше. Видно, уже не боялась, что утром он сбежит. * — Что-то ты задумался. Мина у тебя слишком суровая и мрачная. Причина? — Обдумываю... Хм... Натурализм наших отношений. — Что именно? — Я сказал, что. Натурализм. — Ты использовал, кажется, слово «отношения»? В самом деле, удивительно емкое семантическое понятие. У тебя, как мне кажется, посткоитальная тоска. Состояние, на самом деле, естественное, присущее всем высшим существам. У меня самой, ведьмак, тоже какая-то странная слеза на глаза лезет... Ладно, ладно. Шучу. — Ты меня приманила... Как самца. — Что? — Приманила меня. Как насекомое. Фрезийно-абрикосово-магическими феромонами. — Ты это серьезно? — Не сердись. Пожалуйста, Коралл. — Я не сержусь. Напротив. После некоторых размышлений, я должна признать, ты прав. Да, это натурализм в чистом виде. Кроме того, что все ровно наоборот. Это ты меня околдовал и соблазнил. С первого взгляда. Натуралистично и анималистично протанцевал передо мной мужской брачный танец. Подпрыгивал, топал, распускал хвост... — Неправда. — ...распускал хвост и трепетал крыльями, как тетерев. Чирикал и токовал... — Не токовал. — Токовал. — Нет! — Да. Обними меня. — Коралл! — Что? — Литта Нейд... Это не твое настоящее имя, правда? — Мое настоящее было трудным в использовании. — Это как? — Произнеси быстро: Астрид Литтнейд Асгейррфиннбьёрнсдоттир. — Я понял. — Сомневаюсь. * — Коралл! — А? — А Мозаик? Откуда ее прозвище? — Знаешь, ведьмак, чего я не люблю? Вопросов о других женщинах. И особенно, когда спрашивающий со мной в постели. И выпытывает, вместо того чтобы сосредоточиться на том, на чем, собственно, держит руку. Ты не осмеливался делать что-то подобное, находясь в постели с Йеннифэр. — А я не люблю, когда упоминают определенные имена. Особенно, когда… — Прекратить? — Я этого не говорил. Коралл поцеловала его в плечо. — Когда она попала в школу, ее имя было Аик, фамилии не помню. Мало того, что имя странное, она еще страдала от потери пигмента кожи. Щеки ее были усеяны светлыми пятнами, это на самом деле было похоже на мозаику. Вылечили ее, конечно, уже после первого семестра, чародейка не может иметь каких-либо пятен. Но обидное поначалу прозвище прижилось. И быстро перестало быть обидным. Она сама его полюбила. Но хватит о ней. Поговори со мной обо мне. Ну, давай. — Что давай? — Говори обо мне. Какая я? Красивая, правда? Ну, скажи мне! — Красивая. Рыжая. И конопатая. — Я не конопатая. Я свела веснушки магией. — Не все. О некоторых ты забыла. А я их разглядел. — Где ты их... Ах... Ну да. Правда. Я конопатая. А какая я еще? — Сладкая. — Какая? — Сладкая. Как вафли с медом. — Ты мне не врешь? — Посмотри на меня. Прямо в глаза. Ты видишь в них хотя бы тень неискренности? — Нет. И это беспокоит меня больше всего. * — Сядь на край кровати. — Зачем? — Я хочу с тобой рассчитаться. — За что? — За веснушки, которые ты разглядел там, где ты их разглядел. За старательность и точную... разведку. Я хочу рассчитаться и отблагодарить. Можно? — Ну, разумеется. * Вилла чародейки, как почти все в этой части города, располагалась на террасе, с которой открывался вид на море. Литта любила сидеть там часами и наблюдать суда на рейде, для чего ей служила подзорная труба приличных размеров на штативе. Геральт, хоть и не разделял ее увлечение морем и тем, что по нему плавает, но любил находиться вместе с ней на террасе. Он сидел рядом, любовался ее лицом, ее рыжими кудрями, наслаждаясь ароматом фрезии и абрикоса. — Посмотри на этот галеон, который становится на якорь, — заметила Коралл. — Синий крест на флаге, «Гордость Цинтры», вероятно, рейс на Ковир. А та когга, «Алке» из Цидариса, вероятно, везет шкуры. А там, вон, «Тэтида», транспорт, местный, грузоподъемность двести ластов, каботажный, он ходит между Кераком и Настрогом. Вот смотри, на рейд выходит новиградская шхуна «Пандора Парви», красивое, красивое судно. Посмотри в окуляр. Увидишь... — Я вижу без трубы. Я мутант. — Ах, да. Я забыла. О, там галера «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста ластов груза. А тот красивый трехмачтовый галеон, это «Вертиго», отплыл из Лан Эксетера. И там, дальше, с амарантовым флагом реданский галеон «Альбатрос», три мачты, длина сто двадцать футов... О, там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер «Эхо», я знаю капитана, он обедает у Равенги, когда заходит сюда. И еще, посмотри, на всех парусах, идет галеон из Повисса… Ведьмак откинул волосы со спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, и платье соскользнуло с плеч колдуньи. После этого его руки и внимание полностью переключились на пару галеонов под всеми парусами. Галеонов, подобных которым не найти на всех морских путях, рейдах, портах и в регистрах Адмиралтейства. Литта не протестовала. И не отрывала глаза от окуляра подзорной трубы. — Ведешь себя, — сказала она через какое-то время, — как пятнадцатилетний мальчишка. Как будто в первый раз их увидел. — Для меня это всегда первый раз, — неохотно признался он. — А пятнадцатилетним по-настоящему я никогда не был. * — Я родом со Скеллиге, — сказала она ему позже, в постели. — Море у меня в крови. Я люблю его. — Я иногда мечтаю, — она нарушила молчание, — отправиться в плавание. Одной. Поставить паруса и выйти в море... Далеко-далеко, за горизонт. Где только вода и небо. Меня обрызгает соленая пена волн, ветер дернет за волосы с настоящей мужской нежностью. И я одна, совсем одна, бесконечно одинокая среди чуждой и враждебной мне стихии. Одиночество среди моря отчуждения. Не мечтаешь об этом? Нет, не мечтаю, подумал он. Я это имею каждый день. * Пришел день летнего солнцестояния, а за ним волшебная ночь, самая короткая в году, во время которой расцветают в лесах цветы папоротника, а натертые ужовником нагие девушки танцуют на мокрых от росы полянах. Ночь короткая, пробегает как мгновение ока. Ночь безумная и светлая от зарниц. * Утром после солнцестояния он проснулся в одиночестве. На кухне его ожидал завтрак. И не только. — Доброе утро, Мозаик. Прекрасная погода, не правда ли? Где Литта? — У тебя свободный день, - сказала она, не глядя на него. — Моя несравненная госпожа будет занята. Допоздна. За время, которое вы провели… в удовольствиях, набралось много пациенток. — Пациенток? — Она лечит бесплодие. И другие женские болезни. Ты не знал? Ну, теперь уже знаешь. Доброго дня. — Погоди, не уходи. Я хотел бы... — Не знаю, чего ты хотел бы, — перебила она. — Но это довольно плохая идея. Лучше, чтобы ты вообще со мной не разговаривал. Сделал вид, что меня вообще нет. — Коралл тебя больше не будет обижать, я обещаю. И потом, ее здесь нет, она нас не видит. — Она видит все, что пожелает видеть, ей для этого достаточно нескольких заклинаний и артефактов. И не обманывай себя, что у тебя есть на нее какое-либо влияние. Для этого тебе необходимо нечто большее, чем... — она указала на спальню. — Пожалуйста, не произноси при ней мое имя. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Хоть через год, но припомнит. — Если с тобой так обращаются... Разве ты не можешь просто уйти? — Куда? — она надула губы. — На ткацкую мануфактуру? В портняжную мастерскую? Или прямо в бордель? У меня никого нет. И я никто. И останусь никем. Только она может это изменить. Я все вынесу... Но не добавляй к этому еще, если можешь. — В городе, — она мельком посмотрела на него, — я встретила твоего приятеля. Этого поэта, Лютика. Он о тебе спрашивал. Беспокоится. — Успокоила его? Объяснила, что я в безопасности? Что мне ничего не угрожает. — Зачем же я буду врать? — То есть? — Ты не в безопасности. Ты здесь, с ней, а тоскуешь о той, другой. Даже тогда, когда ты с ней близок, думаешь только о той. Она это знает. Но играет в эту игру, потому что ее это забавляет, и ты хорошо притворяешься, просто чертовски убедительно. Подумай о том, что произойдет, когда ты сорвешься? * — Ты сегодня тоже ночуешь у нее? — Да, — подтвердил Геральт. — Это уже скоро неделя, ты знаешь? — Четыре дня. Лютик пробежал пальцами по струнам лютни, издав эффектное глиссандо. Осмотрелся. Хлебнул из кружки, вытер пену с носа. — Я знаю, что это не мое дело, — сказал он, непривычно для него четко и твердо. — Я знаю, что не должен вмешиваться. Я знаю, что ты не любишь, когда кто-то вмешивается. Но в некоторых случаях, друг Геральт, я не должен молчать. Коралл, если ты хочешь знать мое мнение, это одна из таких женщин, которые постоянно и на видном месте должны носить предупреждающую табличку. С надписью: «Смотри, но не трогай!». Вроде таких, как в зоопарке на террариуме, в котором держат гремучих змей. — Знаю. — Она играет с тобой, ты для нее развлечение. — Знаю. — И ты самым простым в мире способом мстишь Йеннифэр, которую не можешь забыть. — Знаю. — Тогда зачем... — Не знаю. * Вечерами гуляли. Иногда в парке, иногда взбирались на холм, возвышающийся над гаванью, иногда просто ходили по Рынку Специй. Вместе ходили в аустерию «Natura Rerum». Несколько раз. Фебус Равенга был вне себя от радости, по его приказу официанты угождали им, как могли. Геральт, наконец, познал вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А также гусиной ножки в белом вине и телячьей голени в овощах. Правда, сначала — недолго — ему мешало назойливое и показное любопытство других гостей из зала. Потом, по примеру Литты, он научился его игнорировать. Вино из местного погреба в этом очень помогало. Возвращались на виллу поздно. Коралл сбрасывала платье еще в коридоре и уже обнаженной направлялась в спальню. Он следовал за ней. Смотрел. Он любил смотреть на нее. * — Коралл? — Что? — Молва твердит, что ты всегда можешь увидеть все, что захочешь. Используя заклинания и артефакты. — Этой молве, — она оперлась на локоть, посмотрев ему в глаза, — надо будет, мне кажется, еще раз вывернуть сустав. Это должно отучить молву молоть языком. — Прошу тебя... — Я пошутила, — прервала она его. Но в ее голосе не было ни капли веселья. — И что же такое, — она помолчала, — ты бы хотел увидеть? Или тебе нужно предсказание? Как долго ты проживешь? Когда и как ты умрешь? Какая лошадь выиграет Третогорский приз? Кого коллегия выборщиков изберет иерархом Новиграда? С кем сейчас Йеннифэр? — Литта! — Но что тебя интересует, могу я узнать? Он рассказал ей об украденных мечах. * Молния. И через мгновение с грохотом прокатился гром. Фонтан тихонько поплескивал, из чаши фонтана пахло мокрым камнем. Мраморная девушка окаменела в танцевальной позе, мокрая и блестящая. — Статуя и фонтан, — поспешила объяснить Коралл, — не являются выражением моей любви к претенциозному китчу или склонности следовать снобистской моде. Они служат более конкретным целям. Статуя представляет собой меня. В миниатюре. Когда мне было двенадцать лет. — Кто бы мог тогда предположить, что она вырастет в такую красавицу. — Это очень важный для меня магический артефакт. Сам фонтан, а, точнее, вода, служит мне для дивинации. Ты знаешь, я думаю, что такое дивинация? — В общих чертах. — Кража твоего оружия имела место около десяти дней назад. Для чтения и анализа событий прошлого, даже тех, что произошли очень давно, самым лучшим и надежным методом является онейромантия, но для этого необходим довольно редкий талант сновидца, которым я не обладаю. Сортилегия, то есть клеромансия нам вряд ли поможет, также как пиромантия или аэромансия, которые больше эффективны для разгадывания судеб людей, при условии, что есть что-то, этим людям принадлежавшее... волосы, ногти, части одежды и тому подобное. Для предметов, в нашем случае мечей, это неприменимо. — А поэтому, — Литта отбросила со лба рыжий локон, — остается дивинация. Она, как ты, наверное, знаешь, позволяет увидеть и предсказать события будущего. Нам будут помогать стихии, потому что сезон настал поистине грозовой. Будем комбинировать дивинацию с церауноскопией. Иди сюда. Возьми меня за руку и не отпускай ее. Наклонись и смотри на воду, но ни в коем случае не прикасайся к ней. Концентрируйся. Думай о своих мечах! Интенсивно думай о них! Он услышал, как она скандирует заклинание. Вода в чаше фонтана реагировала, с каждой фразой произносимой формулы она все сильней вспенивалась и волновалась. Со дна начали подниматься большие пузыри. Вода успокоилась и помутнела. А потом полностью прояснилась. Из глубины смотрели темные фиалковые глаза. Крупные локоны черных волос каскадом падали на плечи, они блестели, отражая свет как павлиньи перья, вились и волновались при каждом движении... — О мечах, — напомнила Коралл тихо и злобно. — Ты должен был думать о мечах. Вода закружилась, черноволосая женщина с фиалковыми глазами исчезла в вихре. Геральт тихо вздохнул. — О мечах, — прошипела Литта. — Не о ней. Она проскандировала очередное заклинание под вспышку молнии. Статуя в фонтане загорелась молочным светом, и вода снова успокоилась и стала прозрачной. И тут он увидел. Свой меч. Касающуюся его руку. Перстни на пальцах. .... из метеорита. Хорошо сбалансирован, вес лезвия точно равен весу эфеса... Второй меч. Серебряный. Та же рука. ....стальной сердечник окован серебром... По всей длине лезвия рунические символы... — Я вижу их, — громко прошептал он, сжимая руку Литты. — Вижу мои мечи... На самом деле... — Молчи, — она ответила ему еще более сильным пожатием. — Молчи и концентрируйся. Мечи исчезли. Вместо них он увидел черный лес. Каменный дворец. Скалы, одна из скал... ...огромная, возвышающаяся над всеми, высокая и стройная… Высеченная ветрами в причудливой форме... Вода вспенилась. Седой человек с благородными чертами лица, в черном бархатном кафтане и жилете, шитом золотой парчой, обеими руками опирается на трибуну из красного дерева. Лот номер десять, объявляет он громко. Абсолютно уникальная, невероятная находка, два ведьмачьих меча... Большой черный кот вертится на месте, пытаясь достать лапкой качающийся над ним медальон на цепочке. На золотом овальном медальоне эмалевый синий дельфин nageant. Река течет среди деревьев, под сенью крон и свисающих над водой ветвей. На одной из ветвей неподвижно стоит женщина в длинном обтягивающем платье. Вода коротко вспенилась и почти сразу снова успокоилась. Он увидел море трав, безбрежную, достигающую горизонта равнину. Он видел ее сверху, как будто с высоты птичьего полета... Или с вершины холма. Холма, с которого спускался ряд невыразительных фигур. Когда они поднимали голову, он видел неподвижные лица, слепые мертвые глаза. Они мертвы, понял он вдруг. Это парад мертвецов... Пальцы Литты снова сжали его руку. Как клещами. Вспышка молнии. Внезапный порыв ветра растрепал их волосы. Вода в чаше фонтана забурлила, заклокотала, вспенилась и поднялась волной, огромной, как стена. И обрушилась прямо на них. Они оба отскочили от фонтана, Коралл споткнулась, он поддержал ее. Грянул гром. Чародейка прокричала заклинание, махнула рукой. Во всем доме зажглись огни. Вода в чаше фонтана, секунду назад крутившаяся кипящим водоворотом, была гладкой, спокойной, ее гладь нарушали только лениво журчащие струйки фонтана. А на них, хотя еще мгновение назад их накрыла настоящая волна, не было ни капли. Геральт тяжело дышал. Он поднялся. — Это, в конце... — сказал он, помогая встать чародейке. — Эта последняя картина... Холм и ряд... людей... Я не узнал... Понятия не имею, что это может быть... — Я тоже, — ответила она не своим голосом. — Но это было не твое видение. Этот образ предназначался для меня. Я тоже понятия не имею, что это может означать. Но у меня есть странное чувство, что ничего хорошего. Гром прекратился. Гроза уходила. В сторону суши. * — Шарлатанство все эти ее дивинации, — повторил Лютик, подкручивая колки лютни. — Жульнические штучки для доверчивых. Сила внушения, не более того. Ты думал о мечах — ты увидел мечи. Что еще будто бы видел? Процессию мертвецов? Ужасную волну? Скалу причудливой формы? А какую? — Как огромный ключ, — подумал ведьмак. — Или геральдический крест, имеющий две с половиной перекладины... Трубадур задумался. Затем обмакнул палец в пиве. И начертил что-то на крышке стола. — Похоже на это? — Ха. Даже очень. — А, чтоб меня, — Лютик ударил по струнам, обратив на себя внимание всей таверны. — А, чтоб меня гусь затоптал! Ха-ха, дружище Геральт! Сколько раз ты выручал меня из беды? Сколько раз помогал? Сколько ты для меня сделал? Не счесть! Что же, теперь моя очередь. Со мной ты, может, и вправду отыщешь свое знаменитое оружие. — А? — Лютик встал. — Госпожа Литта Нейд, твое последнее завоевание, которая пользуется заслуженным уважением как замечательная ворожея и непревзойденная ясновидящая, в своей дивинации четко, ясно, не вызывая никаких сомнений, указала место, которое я знаю. Пойдем к Ферранту. Немедленно. Он должен организовать для нас аудиенцию, используя свои тайные связи. И выдать тебе пропуск на выезд из города легальным способом, чтобы избежать конфронтации с этими гетерами в кордегардии. Предпримем небольшое путешествие. Небольшое и, в общем, недалекое. — Куда? — Я узнал скалу из твоего видения. На профессиональном языке это называется карстовый останец. А местные жители называют ее Грифом. Примечательное место, даже дорожный указатель, ведущий к месту нахождения лица, которое на самом деле может что-то знать о твоих мечах. Место, куда мы собираемся, называется Равелин. Это тебе о чем-нибудь говорит? * * * Дата публикации: 2014-01-05 14:44:08 Просмотров: 22601 [ Назад ]

Антон [06.02.2014 в 19:30]
Вода закружились, ... Наверное "закружилась".

Александр [25.02.2014 в 21:58]
Наклонись и смотри на воду, но ни в коем случае не прикасайтесь к ней. Думаю, что должно быть "не прикасайся к ней"

Форрест [03.03.2014 в 17:07]
Про Холм, о котором они оба ничего не поняли, интересный момент. Коралл увидела Содденский Холм, на котором погибнет впоследствии )

MaxAlien [30.05.2014 в 19:05]

Какая роскошь!
Какая радость!
В ночную дикость
Уйти с тобой!
- Эмили Дикинсон, в переводе Виктора Постникова.

Дикая ночь!
раз я с тобой,
ты стать должна
роскошной тьмой!
- Эмили Дикинсон, перевод из статьи Галины Рэмтон «Одинокая гончая».

Так ежедневно я вновь, в своем бесполезном долгу
Я ее там касаюсь и здесь, я свое место знаю еще
Я целую открытый рот и хвалю ее красоту
А люди меня называют предателем прямо в лицо
- Леонард Коэн, в переводе Сергея Саввы.

Nil admirari (лат.) — «ничему не удивляйся».

Повторно:
Natura Rerum (лат.) — «Природа вещей».
Nageant (фр.) — «плывущий».