Лыцарь - Миры Анджея Сапковского


	Лыцарь Глава первая Натирал правый сапог. От холера, как может натирать сапог, если ты едешь верхом и ноги у тебя засунуты в стремена! Но сапог всё-таки натирал, и пятка ныла, дополняя картину беспросветного уныния и муторности, которая царила благодаря непрекращающемуся бубнежу Адриана. - Я ей – Баженка, краля, ну что ты мнёшься как монашка перед капралом! А она мне – хлобысь рукой по мордасам и только юбкой – фьюить и наверх! Я за ней, а бугаи местные – пожалуйте, милсдарь, до выхода. Я им – деньги уплочены! А они – скажите спасибо, что за ваши деньги пани Баженка спуститься изволила! Я им – холопы, да вы кто такие! Ну, а потом пришлось уйти… «Потом пришлось за помощью бежать и тебя, пащенок, от охраны отбивать! Эх, скоя’таэлей на тебя нет, чес-слово!» - Збышко пошевелил ступнёй, стараясь, чтобы задник нового сапога как можно меньше тёрся о пятку. От же ж гадская сила! В кои-то веки Адриан раскошелился на облачение для своей свиты и на тебе – сапоги будто сговорились с хозяином сжить его со свету! Нет, не так он себе представлял рыцарскую службу, ох, не так… Два года минуло с тех пор, как он сбежал от своего пана с хутора под Блавикеной. Два года назад минула стылая ночь в лесу, когда он так и не развёл костёр. Та жуткая ночь, нереальная, как отблеск только что нарождённого месяца в тёмном бочаге. Целый два года истекли – и вот ему уже семнадцать и он значится оруженосцем милсдаря Адрина. Чтоб ему пусто было, ей-ей. Его светлость Адриан фон Гаверуш был человеком крайне неоднозначным. Невозможно было вот так вот с ходу определить, что в нём было хуже всего – нрав, привычки или манера общения. Всё было настолько ужасным, что любили его только родная матушка, вдовствующая баронесса Матильда, да дядя – барон Герберт фон Гаверуш, герой войны с Нильфгаардом и подданный Цинтрийской короны. Означенный дядя – тучный добряк, питающий трогательную любовь к доброму пиву и крепким загорелым ляжкам островных красавиц – был совершенно чужд чванливости и самовосхваления. Но вот его потомок, двадцатилетний милсдарь Адриан, был на редкость, просто-таки потрясающе, кичлив и заносчив. Он непомерно гордился всем тем, что отличало его от простых смертных, начиная от собственного происхождения и ратных подвигов знаменитого дяди, и заканчивая тем, что розовую воду для ежеутренних моционов ему привозили не абы откуда, а прямиком из Дол Блатанны. Впрочем, благоухание эльфийских роз никоим образом не добавляло обаяния облику благородного отпрыска семейства Гаверуш. Он по-прежнему оставался худым нескладным верзилой с рыхлой бледной кожей, рыжеватой шевелюрой и оттопыренной нижней губой, через которую он так любил цедить презрительное «Холопы!». Старый барон Герберт выхлопотал для своего племянника рыцарский титул, после чего Адриан раздулся пуще прежнего, не упуская ни единого шанса ткнуть любого человека носом в собственную значимость. За что бывал неоднократно бит настоящими рыцарями (да и не только ими, говоря по секрету). Но милсдарь Гаверуш-младший упорно не желал понимать, отчего плащ с гербом, конь в полной амуниции и пара собственных оруженосцев не вызывают у окружающих должного почтения и трепета. - …Жаль, что пришлось в Туссент ехать. Иначе я бы этого дела так не оставил! - закончил Адриан и встряхнул левой кистью. Он где-то подсмотрел этот жест, который показался ему очень изысканным и исполненным аристократического пренебрежения. Пышный манжет запутался в краге и движение получилось довольно нелепым. «Ну-ну, не оставил бы…» - подумал Збышек, мечтая вырезать в проклятом сапоге дырку, - «Живого места не тебе не оставили бы, и пришлось бы опять пани Матильде врать, что на тебя в лесу караван краснолюдов напал и ты доблестно их всех уложил, но при этом получил пару синяков. На полтела». Адриан наконец-то замолчал. И Збышек, устроив ступню в стремени так, чтобы уберечь многострадальную пятку от дальнейшей пытки, погрузился в невесёлые думы. Пусть он нынче и значился вторым оруженосцем при бароне Адриане фон Гаверуше, пусть одет в гербовые цвета хозяина, а на портупее позвякивает простенький, но крепкий меч. Пусть едет он в седле настоящей верховой, а не ломовой, лошади, сопровождая своего господина на знаменитый рыцарский турнир в княжестве Туссент… Пусть всё это ещё недавно казалось ему волшебной сказкой, сродни знаменитым балладам Лютика. Но на душе было порядком паршиво и хотелось дёрнуть куда подальше, чтобы не видеть прыщавой господской физиономии и как следует налиться пивом. Хорошо, что хоть дорога уже подходила к концу – до границ княжества оставалась едва ли пара конных переходов. Ещё неделя в обществе его светлости, и Збышек бы самолично подставил Адриана под удар какого-нибудь удальца из Темерии или Редании. Рыцарский турнир в Туссенте был, пожалуй, самым значимым и помпезным мероприятием подобного рода. Для участия в нём в пряничное княжество стекались все рыцарские сливки из близлежащих и далекоотстоящих государств. Сии благородные сливки кисли в столице целую неделю, ежедневно сшибаясь на ристалищах, участвуя в массовых попоищах и зажимая по углам всех мало-мальски привлекательных представительниц женского пола. Развлекались, кстати, не только господа, но и рыцарская свита. И оруженосцы могли весьма неплохо провести время, если только они не сопровождали такого хозяина как Адриан фон Гаверуш. И осознание этого наводило тучу на чело всей свиты, в особенности же на оруженосцев. Глава вторая Збышко Войтек, великий рыцарь из Блавикена, сидел в придорожных кустах и хлюпал расквашенным носом. Рыцарем он пока значился только в мечтах, а вот великим дурнем был уже сейчас. Ну, надо же было попасться на глаза ватаге сельских парней, именно в тот момент, когда он неловко перелезал через плетень с брюквой, десятком луковиц и парой яиц, утащенной из курятника. Ох, и настучали же хозяева по загривку незадачливому воришке – еле-еле ноги унёс! Крепких поселян совсем не устрашила хилая железяка, которую Збышко привык считать своим мечом, и добытая (попросту говоря, опять-таки упёртая) им ещё весной у хуторянского кузнеца. А на его обиженные вопли: «Я буду лыцарем! И тогда вы пожалеете! Пожалеете, холера вас побери!» отвечали паскудным смехом и издевательствами. Рыцарь разбитого носа, Збышко Войтек, урождённый холоп, ещё раз громко шмыгнул, потёр щёку замызганным рукавом свитки и мстительно пробурчал: - Ничего, вы ещё пожалеете, пёсье племя! Когда князь посвятит меня в лыцарство, тогда приду я конным топтать вашу пашню! Токмо дождитесь – и вы пожалеете! Несмотря на обиду, саднящие бока и предвечернюю прохладу, пробирующуюся по кустам, Збышко опять погрузился в мечты. Там, в грёзах, он восседал на гнедом – нет, лучше на сером в яблоках! – коне, гордо подбоченясь и презрительно поглядывая на копошащихся у стремян оруженосцев. За спиной у него реял штандарт с фамильным рыцарским гербом – точно таким же, как и на плаще, небрежно накинутом на блестящие латы. И обращались к нему не «Эй, Збышек, тащи свою тощую задницу сюда, да побыстрее!», а «Милсдарь Збышко фон Плавикен» или «Ваша светлость Збышко Плавикенский, лыцарь княжеский». Эх, добраться бы только до города… Вечерняя роса, осевшая на вороте потрёпанной свитки, заставила парня поёжиться и очнуться. В животе настойчиво забурчало, и будущий рыцарь с гордостью отметил, что, не смотря на внезапное подлое нападение численно превосходящего противника, он сумел унести с собой почти всю свою добычу. И даже умудрился не разбить по дороге одно из яиц! Сей факт показался несчастному Збышку добрым знаком и он, наконец, решился выбраться из кустов – насобирать хвороста и развести где-нибудь в отдалении крохотный костерок, чтобы состряпать скудный ужин. Но стоило ему выйти на прогалину и нагнуться к поваленой берёзе, обдирая с неё засохшие ветки, как невдалеке вдруг послышалось ржание и частый стук копыт идущих рысью лошадей. Збышко заметался по дороге, точно затравленный заяц, не зная, то ли бросать хворост, то ли бежать в гущу леса, то ли прятаться за стволом ближайшего граба. В итоге он так и замер у обочины, сжимая в руках несколько хворостин, и всеми силами пытаясь слиться с придорожными кустами лещины. Кавалькада приближалась. Судя по звуку, лошадей было три или четыре, шли они ходко и вот-вот должны были показаться из-за поворота. Збышко зажмурился – вот и кончилась его вольница. Сейчас его увидят, опознают в нём сбежавшего холопа и, отстегав как следует кнутами, сдадут местному войту, который, в свою очередь, отправит его к пану в поместье. А уж тот-то шкуру спустит. До самых до костей спустит… Прощайте, дурные, как говаривала его тётка, мечты. Прощай плащ с гербом и уважение с восхищением. Кому ты нужен, Збышко Войтек… - Эй, друже, до Вызимы далеко? - властно окликнул его женский голос. Збышек втянул голову в плечи и попытался заслониться хворостом. Это ему плохо удалось. - Эй, ты чего, немой? До Вызимы, спрашиваю, далеко? - Недалече, - пискнул парень, невольно поражаясь ломкости собственного голоса, - Вёрст пять, коли по прямой. - Пять! - послышалось восклицание, - Цири, мы уже битый час скачем туда-сюда, чтобы попасть в нужное место. Может, по-простому попробуем – так и доедем быстрее! - Йен, - прозвучал недовольный девичий голосок, - Я ж хотела как лучше! Сами говорили – давай, мол, без шуму, без гаму, а то пойдут сплетни про призраков на дорогах. «Призраков?» - Збышко встрепенулся и против воли уставился на проезжих. Пожалуй, больше собственного пана он боялся только призраков. А тому, что страшит более всего, нужно смотреть прямо в глаза – авось, оно не такое жуткое окажется. В вечерних сумерках на лесной дороге маячили силуэты трёх всадников. Судя по голосам, это были мужчина и две женщины, все трое в дорожных костюмах и плащах. У мужчины за плечами как-то подозрительно топорщилось сукно – не иначе как рукоять меча мешала. Збышко сглотнул – в тусклом свете вечернего зарева он до жути отчётливо разглядел белые пряди волос, виднеющиеся из-под капюшона, и сжимающие узду руки в чёрных перчатках, сплошь усеянных металлическими заклёпками. «Дикий гон!» - вспышкой лучины мелькнула мысль, и тут же захолонуло сердце – всё, пропал. От навьев не уйти, как ни беги. Ни глухая чащоба, ни городское торжище не спасёт его. Пропал Збышко, ой, пропал! Две женщины, сопровождающие страшного всадника, тем временем оживлённо спорили самым что ни на есть простецким образом. - Геральт! - обратилась, наконец, к спутнику та, что постарше, - Ну что ты молчишь как пень! Скажи, наконец, своё мнение! - Мнение? - глухо донеслось из-под капюшона, - Моё мнение таково, милсдарыни, что жаркое стынет, а горилка греется. И что ни Лютик, ни Ярпен Зигрин, ни уж, тем более, Золтан Хивай точно не будут просто так пялиться на мандрагоровый самогон Региса. Ещё немного, и мы точно поспеем к выносу объедков собакам. - И что ты предлагаешь? - проворчала собеседница, - Не портал же мне ворожить ей-ей! - Вот уж чего точно не нужно, так это портала, - запротестовала девушка, похлопывая по шее тонконогую вороную кобылу, - Не хватает, чтобы нас засекли нынешние магики! - Айда конным ходом, - решила та, что грозилась ворожить, - И через час будем в Вызиме. - Но! - Цири, девочка, не будь такой мнительной. Нас уже и не помнит никто – лет тридцать как минуло… - Я помню, - пискнул Збышко и обмер от собственного безрассудства. Всадники обернулись, все разом. Молодая женщина тронула кобылу и подъехала почти вплотную к Збышку, почуявшему на своём озябшем лице тёплое лошадиное дыхание. - Чего ты помнишь, паря? - голос у неё хоть и был достаточно мелодичный, но вот тон был на редкость неприятный, будто она его вот-вот мечом резать собиралась. - П-помню, кто вы есть… - И кто же мы есть? - приблизилась вторая женщина, - Говори. - Вы, - в горле у Збышка пересохло, но он с мужеством обречённого продолжал, - Вы, милсдарыня, Йеннифер, чародейка из Венгерберга. Вы, мазель, Цирилла, Львёнок из Цинтры, дитя Предназначения. А вы… - он робко глянул на фигуру чуть поодаль – всадник и не думал приближаться, - Вы Геральт из Ривии, ведьмак. Я знаю легенды о вас… Наступившее молчание нарушал лишь далёкий посвист какой-то ночной пичуги да шелест листвы. - Ишь ты, - произнесла старшая из женщин, и в тоне её уже не было недоброй настороженности, - Ишь ты, - повторила она, спуская на плечи капюшон – в полумраке блеснули чёрные кудри и обсидиановая звезда на шее. - Слышь-ка, Цири, думается мне, лучше в обход пойти, если даже на пустой лесной дороге первый же пацан узнаёт нас! - Да уж, - проворчала девушка, - Вот уж воистину каждая собака знает. - Не каждая… - Збышко даже почти не обиделся на такую характеристику, - Не каждая, я… я просто легенды люблю. И про вас знаю… И быть хочу таким же! - внезапно выпалил он, осмелев от внимания, с которым его слушали. - Таким? – магичка хмыкнула, - Это каким же? - Сильным, смелым, знаменитым… Хочу быть лыцарем! Йеннифер тихо покатилась со смеху, а Цири унизительно фыркнула. Збышек почувствовал себя жестоко обманутым – надо же, встретить в лесной глуши свою мечту, которая вот тат вот возьмёт, и посмеётся над тобой надменным женским смехом. - Рыцарем хочешь быть? - раздался рядом резкий глуховатый голос, - И что же ты сделаешь, когда станешь «лыцарем»? Збышко благоговейно взирал на ведьмака, который соизволил подъехать ближе и тоже опустил капюшон, позволяя смотреть себе прямо в лицо. Глядя на него, парень не осмелился даже вспомнить, о чём грозил сельским парням, отмутузившим его. Не думал он и о том, что желал порой денег и славы, и того, чтобы не он, а ему в глаза глядели с трепетом и страхом. Нет, не об этом вспоминал Збышко Войтек, холоп, и сын холопа из хутора под Плавикеной. А припомнилось ему то, что чувствовал он, слушая старые сказы и новые легенды. - Оборонять буду, защищать… Всех, кого обижают задарма, кого ни за что палкой по хребтине гладят да голодом морят, забирая урожай да хабарь. Буду сильным, будут бояться те, кому надобно! Буду правду блюсти людскую, а не барскую… Неведомое ранее вдохновение покинуло Збышека так же стремительно, как и нахлынуло, и он понурил вихрастую голову, готовый к новому взрыву издевательского смеха. Но тишина всё длилась. - Понарожают идиотов, - пробурчала Цири и в её голосе – почудилось иль нет? – просквозило приглушённое чувство вины, - Идеалист, холера ясна. На, держи! Збышко, не веря себе, поднял голову и еле успел подставить ладони, чтобы поймать какой-то предмет, блеснувший в свете молодого месяца. - Эт тебе на пропитание, а то гляди, заморыш какой! Ведь ещё и в рыцари метит! Парень разжал дрожащий кулак и уставился на большую серебряную пуговицу с жемчужиной, покоящуюся на ладони. Пуговица стоила как минимум десяти нормальных обедов в придорожных трактирах. На глаза Збышеку навернулись непрошенные слезы, и он надрывно засопел, боясь, что кто-то заметит его слабость. - Рыцари не ревут, - на его макушку тяжёлая рука, - Выше нос, милсдарь, - промолвил белоголовый ведьмак и протянул засапожник – простой прямой клинок с плетёной петлёй на рукояти. - Это что ж получается, и мне его надо чем-то одарить? - иронично поинтересовалась чародейка и вынула из-за обшлага дорожной куртки носовой платок, - Держи уж, воитель хоробрый. На память, чай! Збышко боялся вздохнуть, прижимая к тощей груди полученные сокровища. Умом он понимал, что нужно поблагодарить дарителей, но предательски дрожащие губы не позволяли выдавить из себя даже звук. Но легендарная троица и не ждала благодарностей. - Цири, доченька, постарайся хоть в этот раз попасть не к Галахаду на подворье или к эльфам на стрельбище, а куда-нибудь поближе к Вызиме. - Думаешь, это так легко! - вспылила девушка, натягивая поводья. - Я знаю, что это трудно, но ещё труднее будет отбирать последний ковш горилки у Ярпена из лап. Вперёд! Лошади дружно припечатали копытами лесную дорогу, промчали мимо остолбеневшего Збышека, и пропали, не домчав до поворота какой-то дюжины шагов. Лишь задорный прощальный крик Цири ещё несколько мгновений таял в лесном воздухе. Збышко Войтек, будущий великий рыцарь Збышко фон Блавикен, стоял под кустом лещины и дрожал от ночного холода, прижимая к груди подарки из легенды. Автор: Рони Роббер 13 января 2009 г. Дата публикации: 2009-06-24 19:21:37 Просмотров: 11126 [ Назад ]